Я, кажется, навсегда запомнила, как мы с мамой много лет назад стояли в очереди в сберкассе – знаете, бывают такие воспоминания-вспышки, как фотоснимки. Вот я и помню: маленькое душное помещение, на уровне моего носа – ноги, ноги, ноги, авоськи, кошёлки. Народу много, все стоят, переминаются, вздыхают. У обгрызенных по краям столов бабушки, медленно водя привязанными к столу шариковыми ручками, заполняют какие-то бумажки...



Рядом была почта - там тоже нужно был долго стоять в очереди к окошечку, чтобы получить бандероль или сделать перевод. Но! Там ещё почему-то были настоящие чернильницы и старые расщеплённые перья, и это было необыкновенно привлекательно - пока мама стоит в очереди, нацарапать что-нибудь, высунув язык, на бланке для телеграммы. Там же были массивные лакированные кабинки для междугородных переговоров, туда вызывали по фамилии, абоненты плотно запирали за собой двери и потом кричали в трубку на всё отделение, это было любопытно, я дома иногда играла в почту.



Я наперечёт помню все магазины своего детства: наш овощной - продавщицы в перчатках с обрезанными пальцами, хозяйственный - там удивительно пахло, продуктовый - в нём стоял почти космический автомат для продажи разливного растительного масла, дальний гастроном - шесть часов в очереди с бабушкой за сахаром, потому что 2 кг в одни руки, а на улице лето и фрукты-ягоды; молочный, который мы называли "стекляшкой", булочную с привязанными ложками - чтобы пробовать хлеб на мягкость, галантерею, прачечную, где выдавали завёрнутое в серую бумагу бельё, химчистку... Я пишу это не для того, чтобы похвастаться своей феноменальной памятью. Я не сомневаюсь, что все так же хорошо помнят те же самые места - потому что мы в них часто бывали. В выходной, после садика, после школы мама, папа, бабушка брали нас за руку и шли с нами в будничный свой поход по магазинам и химчисткам.



Это было иногда скучновато, и тогда нам приходилось самим придумывать, как себя развлечь, иногда наоборот интересно, но это была живая, настоящая, обычная жизнь, в которой мы волей-неволей участвовали, наблюдали её, самым естественным образом учились в ней ориентироваться. Потом маятник качнулся сами знаете куда, и мы стали вести себя с нашими собственными детьми совсем по-другому.



– Как можно водить за собой маленького по всем этим сберкассам?! Там толчея, инфекция, там ребёнку скучно, пусть лучше посидит с бабушкой дома, позанимается с развивающими кубиками. - Сумасшедшая мамашка, таскает в слинге повсюду бедного малыша, смотреть на него жалко! - Дети должны получать положительные эмоции, зачем им эта тоска в очередях? - Пусть дети живут детской жизнью, взрослые дела их не касаются!



Это маниакальное стремление оградить детей от жизни в любых её проявлениях привело к странным и неожиданным результатам. Ребёнку десяти лет надо подробно и на пальцах объяснять, как купить что-то в магазине: сказать то-то, предъявить карточку, не забыть взять сдачу, как следует убрать деньги... Московские дети тринадцати лет впервые в жизни попали в метро: визжали, как пятилетние, хохотали и хватались друг за друга. Я знаю родителей, которые с ужасом отбирают кухонный нож у ребёнка семи лет и пишут мне на экскурсию с пятиклассниками сообщения типа "проследите, пожалуйста, чтобы Маша надела шарф!"...



Мы огораживаем их от всего. Мы везде, где можем, стелем соломку. Мы стараемся всё сделать сами: нам так спокойнее и проще. Можно долго спорить о том, стало ли опаснее сейчас на улице, но факт налицо: дети младшего школьного возраста почти не ходят сами в магазин, в школу, на кружки, не ездят одни на общественном транспорте.



Моя подруга возила в школу дочь вплоть до последнего звонка - излишне напоминать, что мы сами ходили и ездили в школу начиная с 2-3 класса.



Дети больших городов практически лишены - и слава богу - опасных и захватывающих приключений нашего детства (исследование подвала, катание на кабине лифта, прогулка по крышам гаражей), но при этом они также утратили возможность исследовать мир вокруг себя и плохо себе представляют, как он вообще устроен.



Когда я много лет назад писала о детских домах и интернатах, я узнала, что одна из основных проблем их выпускников – полная невозможность встроиться в окружающую их жизнь. Они не умеют жить самостоятельно, потому что всю их жизнь перед ними сама появлялась тарелка супа, само начиналось кино в определённое время, валились с неба подарки, а среда была абсолютно безопасной. Поэтому, как только их выпихивают во взрослую жизнь, перед ними встаёт миллион вопросов.



Если учреждение, в котором они выросли, не проводило соответствующих занятий, они понятия не имеют, как общаться в магазине, каким образом заплатить за электричество, что делать, если нужно отправить, например, посылку куда-нибудь в Кострому, не могут сварить себе даже гречневую кашу и мигом спускают все деньги, которые лежат на их счету. Поэтому нечего удивляться тому, что по статистике абсолютное большинство из них спивается, оказывается в тюрьме, теряет выданное государством жильё или заканчивает жизнь самоубийством.



Однажды ночью в Питере я разговорилась с девушкой из очереди за бесплатным супом: вахтёр из её общежития, с которым у неё конфликт, отобрал у неё паспорт и не пускает, не даёт даже забрать вещи оттуда, так что она живёт на улице, питается с помощью бездомных и до судорог боится вахтёра. Как я и думала, девушка оказалась детдомовской. У неё в голове нет ни алгоритмов решения проблем, ни даже желания их решать.



Удивлённо раскрыв свои большие глаза, она смотрела, как я машу руками и мечу молнии, и молча слушала мои возбуждённые объяснения, что никто не имеет права отбирать у неё паспорт, что есть такая служба, называется "полиция", в которую надо было сразу же позвонить, что в Петербурге есть уполномоченный по правам человека, куча государственных и благотворительных организаций, которые ей помогут, нельзя же, в самом деле, ночевать в ноябре в подъездах, надо только заморочиться и их поискать. Она кивала и вздыхала. На следующий день я встретила её там же.



Ещё одна проблема этих детей - потребительское отношение, возникающее из удовлетворения взрослыми их потребностей. Для них делают всё, а они ни для кого не делают ничего. Обе этих проблемы у детдомовцев были всегда, но я до недавнего времени и не думала, что они неожиданно свалилась на головы детей из самых благополучных семей. Они ничего не знают от окружающей их жизни, от которых мы их оградили, иногда в буквальном смысле, и привыкли к тому, что их все одевают, развлекают, учат, за ними убирают, им всё и всегда дают, а они никому ничего не должны. Я еду с лекций в частную школу, и завуч меня предупреждает:



- Имейте в виду: у нас коттеджные дети.



- Простите?



- Ну, дети, которые никогда не выходили за забор коттеджа без родителей, охранника или водителя. Они ничего не знают о том, что за забором. В их жизни только закрытая территория посёлка и школы...



Впрочем, это проблема не только "коттеджных" детей. Теперь зачастую и вполне обычные "районные" дети - так же, как и детдомовцы, как и дети миллионеров - понятия не имеют, для чего нужна сберкасса ("таскать ребёнка в рассадник инфекции?!"), как сварить самим картошку ("порежутся! обожгутся!") и что делать с той же посылкой в Кострому ("мне проще самой"). Специалисты говорят о том, что из-за смены системы коммуникаций пропасть между современными родителями и детьми шире, чем когда-либо, но мне кажется, мы сами, своими руками выкопали себе яму.



...В дочкином классе я занимаюсь экскурсиями. И вот что я вам скажу: самая увлекательная лекция в прекрасном музее не сравнится для них по степени интересности с посещением производства. Они, затаив дыхание, смотрят на то, как растёт салат на бесконечных плантациях агрокомбината, как завороженные наблюдают за штамповкой конфет в шоколадном цехе и замирают перед агрегатом, перемешивающим тесто на хлебозаводе. Их всё это гипнотизирует и очаровывает, потому что они вообще не представляют, откуда что берётся. У них нет никаких идей по поводу того, как и откуда взялись самые простые окружающие их вещи и каким образом они были сделаны: карандаш, сметана, платье и так далее. Поэтому одной из первых поставленных мной перед собой же задач было свозить детей на ферму. Настоящую ферму, где они получат представление о том, откуда берётся хотя бы часть еды, как это происходит, как выглядит сельский труд.



На ферме дети немного сошли с ума. Они с упоением месили грязь по дороге в свинарник, пищали от восторга, глядя на свежеснесённые куриные яйца, широко раскрыв глаза, смотрели на то, как доят корову, тайком жевали хлебные колосья, смело трепали по холке коз. По моей просьбе на ферме с ними сбили масло и испекли хлеб. Ничтожно малая, но хоть какая-то часть бытового волшебства - превращения зёрен и молока в нашу ежедневную еду, каждый день происходящего на заводах и фермах, о котором мы не задумываемся, а они ничего не знают. Это была наша экскурсия года, они её ещё долго вспоминали.



...Ещё одна удивительная черта нашего времени - наши дети слабо себе представляют, чем мы, их взрослые, занимаемся большую часть своей жизни. Сейчас не принято брать детей на работу (неизменная часть детства многих из нас), мало кому приходит в голову организовывать для детей сотрудников экскурсии по своей организации - и очень, очень жаль, потому что для ребёнка папа и мама исчезают на целый день неизвестно куда, делают неизвестно что, после чего благодаря неизвестно чему и непонятно как в доме появляются деньги, вещи, еда.



Прибавим к этому то, что по сравнению с нашим детством появилось много загадочных профессий, название которых ребёнку ни о чём не говорит. Кто был у нас, кроме всем понятных врачей, строителей, учёных, слесарей и учителей? Разве что инженеры да бухгалтеры - но, как правило, это можно было объяснить.



Теперь же родители через одного - копирайтеры, менеджеры, маркетологи, дизайнеры, мерчендайзеры, эйчары, пиарщики, сммщики, бариста, байеры и еще бог знает кто. Понять, что папа с таким названием делает на своей работе или почему он всё время сидит в компьютере, категорически невозможно, если папа не утрудится объяснить, а ещё лучше - показать, чем же он всё-таки занимается.



Несколько лет назад я с удивлением обнаружила, что для моих дочерей нет ничего привлекательнее, чем весь день мотаться со мной по моим ежедневным делам. Особенно здорово, когда мы это делаем на общественном транспорте, сидим рядышком и можем в дороге сколько угодно болтать, играть, веселиться, глядя друг другу в глаза.



Мы заезжаем на одну из моих работ, и гордый ребёнок несёт мыть гору чайных чашек, копившихся несколько недель, - и по тому, как его совершенно искренне хвалят и благодарят, понимает, что он сделал нужное и важное. Он ходит со мной тише воды и ниже травы по коридорам и внимательно слушает мои объяснения - кто, чем и зачем тут занимается.



Он радостно заходит со мной в магазины - благо очередей теперь в том виде, в каком они были в нашем детстве, нет. Он внимательно слушает, для чего нужен банк и что в нём делают. Он заходит со мной выпить чаю с пирожком в мою любимую кофейню. Он едет домой усталый и счастливый.



Всё это я пишу, лёжа в кровати в окружении бумажных платков, кружек с чаем и водой, подушек, градусников и прочих всем знакомых атрибутов.



Я уже довольно давно поняла, что мамина болезнь - это вынужденная самостоятельность для детей. Придётся самим сходить в парикмахерскую, объясниться с мастерицами и расплатиться. Придётся также сходить в магазин, потому что маме нужны мёд и лимоны. Придётся самим приготовить ужин. Нет, мама встать не может, мама может только умирающим голосом дать точные инструкции. Если мама выползет на свет божий, она очень расстроится, когда увидит лужу в коридоре. Маме надо отнести чай и накормить её. Меня потрясла гордая физиономия моего ребёнка, когда он принёс мне на подносе приготовленную им еду.



На следующий день главной по кухне была младшая. Три раза приходила спросить, вкусный ли получился ужин.



Конечно, вкусный, родная. Самый вкусный на свете.



Ксения Кнорре Дмитриева

источник

Источник